Война 1812 года для литвинов и поляков, бывших жителей ВКЛ, не была ни «отечественной» ни «всенародной», в том смысле, который в эти слова вкладывают местные русофилы и российская пропаганда. Правда такова, что наши предки повсеместно, в городах и местечках бывшего ВКЛ, с радостью встречали французскую армию, как освободительницу от русской оккупации. Такими были чувства наших предков. Да иначе и быть не могло, судите сами:
Русские по отношению к нам были захватчиками. Присоединив к себе Великое Княжество Литовское, существовавшее 550 лет, Россия лишила наши города Магдебургского права и даже древних гербов. Повсеместно сносились ратуши. Видимо, чтобы они не напоминали народу о временах свободы и самоуправления. А несколько сотен тысяч крестьян, словно скот, царица Екатерина и её сын Павел I, раздали русским помещикам. Жителей Литвы лишили даже права на собственные фамилии и имена. В метрических книгах Вилькув нередко записывали Волковыми, Недзьвецких – Медведевыми, Лёнгины становились Леонидами, Юзэфы – Иосифами, а Яны – Иванами. Стремясь освободиться от иноземной оккупации, в 1794 году наши предки подняли восстание, которое царские войска под командованием Суворова, утопили в крови. Разве после всех этих безобразий, после того как нашу Родину разрезали по живому и поделили, литвины и поляки могли воспринимать русских как своих? Конечно же, нет. Поэтому с Наполеоном наш народ связывал надежды на изгнание жестоких оккупантов, отмену крепостного права и восстановление ВКЛ.
Французский император называл компанию 1812 года «Второй Польской войной». Прибыв в армию под Ковно (Каунас), Наполеон обратился к своим солдатам с воззванием: «Солдаты! Вторая Польская война началась. Первая окончилась победой под Фридляндом. В Тильзите Россия поклялась на вечный союз с Францией и войну с Англией. Ныне нарушает она клятвы свои и не хочет дать никакого изъяснения о странном поведении своём [...]. Судьба её должна исполниться. Разве мы уже не воины Аустерлица? Россия поставляет нас между бесчестием и войною. Наш выбор не будет сомнителен. Пойдём же вперёд! [...] Вторая Польская война, подобно первой, прославит Французское оружие, но мир, который мы заключим, будет прочным. Он положит конец тому гибельному влиянию, которое Россия вот уже 50 лет оказывает на дела Европы».
Об этом же пишет и Российский историк, кандидат исторических наук Андрей Буровский: «…кампания Наполеона в 1812 году вовсе не была «русской». Она официально называлась «польской».
Почему войну против России Наполеон называл «польской»? Император как-то сказал Клеменсу Меттерниху, министру иностранных дел Австрии: «…Я открою кампанию переходом через Нёман. Закончу я её в Смоленске и Минске», то есть на территории бывшей Речи Посполитой, которую в то время часто называли Польшей. В результате же первой «польской» войны, в 1807г., было образовано Великое Герцогство Варшавское. Оно возникло на землях, которые во время разделов нашей Родины отошли к Австрии и Пруссии. Русскую армию император планировал разгромить в одном или двух сражениях, возродить ВКЛ, принудить царя к выгодному для Франции мирному договору, и на этом компанию завершить.
В самом начале военных действий Наполеон подписал суровый приказ по армии: арестовывать всех солдат, уличённых в грабежах и мародёрстве местного населения, предавать их военно-полевому суду и в случае обвинительного приговора расстреливать немедленно. Этот приказ являлся не только одной из мер по поддержанию в армии дисциплины, но и свидетельством того, что император рассматривал Литву как страну, в которой проживает дружественный Франции народ. Повсеместно, без чьего либо приказа сверху, а по велению сердца, наши предки устраивали французам торжественные встречи. Наполеон обещал вернуть независимость, и своё слово он сдержал, на короткое время Литва действительно возродилась снова.
В 1812 году, во время отступления, русские широко применяли тактику выжженной земли. Повсеместно они сжигали склады с продовольствием (в Вильно, Свенцянах, Борисове...), запасы фуража, угоняли на восток скот и лошадей. Русское командование ничуть не беспокоилось о пропитании для местного населения. Варварская тактика, вкупе с дождливым летом, привели к тому, что осенью и зимой 1812 года серьёзные проблемы с продовольствием возникли не только у французских войск, но и у местных жителей. Между тем, до знаменитого секретного приказа Сталина № 0428 – “разрушать и сжигать дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог...”, оставалось еще 129 лет. Как видим, Сталин не придумал ничего нового.
В седьмом номере «Tymczasowej Gazety Mińskiej», за 31.07.1812г., была напечатана небольшая заметка о том, как некий «Обыватель Мозырского уезда Богуш, нанятый русским правительством пригнать в русскую армию 72 вола и доставить 30 куфлей водки, при помощи Иеронима Митроновского скрыл этот транспорт в лесу у Старобина, Слуцкого уезда. При приближении войск победителей, Богуш и Митрановский… доставили транспорт в отряд победителей…», т.е. французов.
В Могилёве российского военного, пытавшегося поджечь склады и магазины перед вступлением в город французских войск, нашли убитым. Его убили сами же горожане. В Новогрудке русского офицера, также пытавшегося поджечь склады с продовольствием, просто подкупили, дав ему взятку, и он ушел, подпалив для вида лишь пару стогов сена, чтобы его свои не заподозрили в невыполнении приказа. В Вилейке, при помощи местных жителей, в руки генерала Кольбера попало 2 тысячи квинталов муки, от 30 до 40 тысяч рационов сухарей и много овса. Наполеон был в восхищении от захвата этих припасов, которые пришлись как нельзя более кстати, т.к. обозы из Франции застряли в дороге. В Старом Лепеле французам достались 750 мешков муки и 327 тонн сухарей. В Орше французам удалось захватить крупные склады с продовольствием, которые не успели поджечь русские. 21 июля 1812г. Наполеон пишет генералу Груши гневный запрос, почему тот не присылает эту муку в Глубокое, где сосредоточилось много частей Великой армии. «Мы в величайшей нужде», писал император.
Главнокомандующий 3-й русской армией, генерал от кавалерии А.П.Тормасов, в июле 1812 года докладывал императору Александру I и военному министерству о событиях, происходивших на территории современной Белоруссии: «Все жители взбунтовались против нас, вооружились вилами и косами, укрывались в лесах, убегали от войск наших, нападали на малые партии и курьеров». То есть против русской армии велась партизанская война.
Живописную картину хаоса, который царил среди русских чиновников и военных, нарисовал белорусский исследователь начала ХХ века В.Краснянский. В своей книге «Город Борисов и Борисовский уезд в Отечественную войну 1812 года», изданную в Гродно в 1914 году, он пишет: «Русские чиновники, захватив с собою казённые деньги, серебром, золотом, и в бумагах [...] бежали из Борисова в Бобруйск или в другие местности, не занятые французами [...] многие русские помещики Борисовского повета покинули свои имения и бежали внутрь России…».
Если для царских чиновников и русских помещиков наступление Великой Армии и было «величайшим бедствием», то, как отмечает Краснянский, «польское население встретило французов с восторгом и предупредительностью, видя в них своих освободителей от русского владычества». Кто же подразумевался в то время под словосочетанием «польское население»? Во-первых, естественно, этнические поляки. Во-вторых, литвины (белорусы), католики по вероисповеданию, приверженцы польского уклада жизни и культуры. И, в-третьих – это литвины (белорусы) униаты.
А вот что написал в «Истории Белоруссии» известный историк, экономист и этнограф М. Довнар-Запольский: «…всякий призыв к свободе Польши находил себе сочувственный отклик среди многочисленных белорусских элементов населения […]. Такими элементами были не только поляки, жившие в нашем крае, не только полонизированные белорусы, но и белорусы национально настроенные и даже не потерявшие связи с православной религией…», т.е. православные.
В изданной в 1905 году в Санкт-Петербурге книге «Минск: исторический очерк» есть такие строки: «Всё русское население Минска [видимо чиновники] поспешно спасалось бегством… Что же касается поляков, то они и не думали бежать из города и спокойно, с радостью ожидали французов, видя в них своих будущих освободителей, и те учреждения, где преобладал польский элемент, никаких мер к отправлению из Минска не предпринимали, а, напротив, приготовились к торжественной встрече французов. По выезде из города русских чиновников, поляки [то есть минчане] организовали временный совет для охраны магазинов с провиантом и спокойствия жителей. Председателем совета был избран президент первого департамента минского главного суда Л. Каминский, а членами были президент второго департамента того же суда Ходзько и минский уездный предводитель дворянства И.Монюшко, а также члены городского магистрата. Благодаря заботливости членов этого совета минские магазины не были сожжены и достались неприятелю, который здесь нашел до 7500 пудов муки, много овса и 1500 фунтов пороха. Кроме того, неприятелем был захвачен также большой запас лазаретного имущества».
Русский офицер, одним из последних покинувший Минск, писал в рапорте командованию: «…жители города, поджидая Наполеоновские войска, бодрствовали всю ночь, и почти во всех домах был приготовлен праздничный ужин для дорогих французских гостей».
25 июня 1812г. в город вступил авангард корпуса «железного» маршала Даву, а накануне из Минска бежал Российский губернатор со своей свитой. Этот день стал для Минчан настоящим праздником. Во время торжественной встречи Даву сказал, что «Армия Наполеона пришла не угнетать местное население, а вернуть ему Родину…». Люди рукоплескали и плакали от радости. 28 июня было отслужено торжественное богослужение в костёле по поводу успехов французских войск и освобождения Минска от русского владычества. После Мессы Даву произвёл смотр войскам. Первым французским губернатором Минска стал бригадный генерал Барбанегр, которого позже на этом посту сменил генерал Брониковский. В городе началось формирование 22-го литовского пехотного полка (а позже и 23-го). На несколько месяцев Минск превратился в важную базу снабжения Великой Армии. В городе так же размещались многочисленные госпитали для больных и раненных.
В 1812 году вопрос о существовании Литовского государства решался на полях сражений. 5 июля 1812 года Наполеон подписал декрет о создании вооружённых сил ВКЛ. Началось формирование 5 пехотных и 4 кавалерийских полков. Крестьяне, вопреки сказкам советской и русской пропаганды, вступали в них очень охотно. Если в царскую армию рекрутов набирали насильно и на 25 лет (считай пожизненно), то в армию ВКЛ вступали добровольно и на 6 лет, получая за службу хорошее жалованье. К тому же было объявлено, что всякий, кто будет добросовестно служить, получит вольную и земельный надел. Поэтому желающих было больше чем надо. Организация, обмундирование и штаты литовских полков устанавливались по образцу польских. Они получили номера с 18 по 22 в пехоте, и с 17 по 20 в кавалерии. Кроме того, по распоряжению Наполеона от 24 августа, по 500 литовских рекрутов пополнили французские 129-й линейный и 2-й Иллирийский полки. Командирами назначались офицеры из богатых и знатных местных шляхетских родов. Наполеон рассчитывал, что они возьмут на себя часть расходов по формированию своих полков.
Для обучения новобранцев, к каждому литовскому (белорусскому) полку был прикомандирован майор из числа офицеров герцогства Варшавского, имевший боевой опыт. За основу обучения бралась система подготовки французских солдат, где особое внимание уделялось стрелковому делу. Участник войны с Наполеоном, русский унтер-офицер Бутовский вспоминал: «Французы на стоянках упражнялись в стрельбе. У нас, напротив, занимались мильд-ефрейторством (то есть шагистикой), и ружейными приёмами (штыковым боем). Стрельба в цель была в редкость, и то как бы для прогулки, и, несмотря на то, что в меткой стрельбе заключается главное достоинство пехотного солдата, занятие это считалось тогда последним делом». В русской армии тогда преобладала порочная Суворовская точка зрения, гласившая: «пуля дура, штык молодец». Именно поэтому русские несли огромные потери (до 80%) от стрелкового огня французов.
Тот же унтер-офицер Бутовский вспоминал: «Французские ружья были превосходнее наших тульских того времени, да и самый порох был у них отличный, тогда как у нас мало рознился от пушечного. Стрельба французов одинаково трещала в сухую и мокрую погоду, у нас, напротив, при малейшей сырости порох делался влажен, были вспышки, и курки худо отбивали. Пока наш солдат выстрелит раз, француз делал два и три выстрела: беглый огонь его был необычайно силён. Шомпол у француза при огне почти без действия, выпалив, он тотчас взводил курок и закрывал полку, потом, скусив патрон, опускал его в дуло и, не прибивая заряда шомполом, ударял прикладом в землю и немедленно стрелял. Ударение наполняло полку порохом сквозь затравку. Хорошей работы порох, отличная отделка ружейных замков и затравок, ровно и форма самих патронов и пуль без оклейки, много способствовали проворству французов. Наши солдаты охотно бы меняли свои ружья на французские […], но, к сожалению, русские пули не вобьёшь в их дуло».
Тогда же, 5 июля 1812 года, Наполеон подписал приказ и о формировании 3-го гвардейского легкоконного полка, который должен был комплектоваться добровольцами шляхетского происхождения. В этот полк вступило много студентов Виленского университета. Литовские (Белорусские) полки, хотя и имели нумерацию польской армии, но не входили в её состав, и подчинялись по линии военного управления лишь своему штабу, а тот в свою очередь, непосредственно Главному штабу Великой армии. 13 июля Наполеон назначил полковников литовских полков. Ими стали:
18-й пехотный полк - Александр Ходкевич
19-й пехотный полк - Константин Тызенгауз (из Постав)
20-й пехотный полк - Адам Бишпинг
21-й пехотный полк - Кароль Пшездецкий
22-й пехотный полк - Станислав Чапский
17-й уланский полк - Михаил Тышкевич
18-й уланский полк - Иосиф Вавжецкий
19-й уланский полк - Константин Раецкий
20-й уланский полк - Ксавепий Обухович
Было назначено и командование Литовской армией. Её возглавил дивизионный генерал князь Ромуальд Гедройць. Бригадный генерал граф Ксаверий Несиоловский стал инспектором пехоты, а генерал Юзеф Вавжецкий - инспектором кавалерии. Эти высшие офицеры составили штаб нашей армии. 12 августа было решено сформировать ещё 6 батальонов, по 6 рот в каждом. В роте 9 офицеров и унтер-офицеров и 130 рядовых. Командирами были назначены:
1-й батальон Юзэф Коссаковский
2-й батальон Рокицкий
3-й батальон Казимеж Плятэр
4-й батальон Курчевский
5-й батальон Обухович
6-й батальон Лоховский
Лично для эскорта Наполеона была сформирована Литовская Почётная гвардия, в количестве 20 человек, которую возглавил князь Огинский. Гвардейцами были представители знатнейших шляхетских фамилий.
Лучшие сыны Литвы встали в 1812 году под знамёна возрождаемой Родины. Недостаток выучки и военного опыта они компенсировали своей храбростью на полях сражений, искренне веря, что союз с Наполеоном - это возможность сбросить ярмо ненавистного иностранного рабства и восстановить независимость Отчизны. В одном из номеров «Tymczasowej Gazety Mińskiej» за 1812 год, был опубликован список (20 фамилий) выходцев из ВКЛ, которые удостоились высшей награды Франции, Ордена Почётного Легиона.
ОТСТУПЛЕНИЕ ВЕЛИКОЙ АРМИИ
Со школьной скамьи все мы знаем о грабежах, которые совершали оголодавшие французы осенью и зимой 1812 года. А вот о том, что грабили и русские, в учебниках нет ни слова. А между тем это так. Во время наступления армия Кутузова находилась в постоянном движении. Снабжение продовольствием и фуражом было налажено, мягко говоря, из рук вон плохо. В этих условиях русские тоже не брезговали «самообеспечением». При этом они особенно не церемонились с враждебно к ним относившимся местным польско-литовским населением. В ряде мест это приводило к тому, что крестьяне брались за вилы, чтобы спасти своё имущество от таких «освободителей». Приведу несколько примеров: Шеф 13-го егерского полка генерал-майор В.Вяземский, находясь на территории Кобринского повета, записал в своем дневнике: «Снабжаем себя посредством чрезвычайной фуражировки – то есть без всяких раскладок, а что кто где нашел, то и берёт». По словам одного военного историка XIX века, русские «грабили и около Вильны, и около Витебска, и под Смоленском, и под Москвой. Солдаты грабили под непосредственным давлением голода…».
Во время наступления русской армии по территории Литвы (Беларуси), командир одного корпуса откровенно писал 3 ноября 1812 года из Мозыря российскому адмиралу Чичагову: «…когда б я выступил из Мозыря, то не отвечал бы за здешних жителей, коих более надо опасаться, чем войск неприятельских…». Это красноречиво свидетельствует, на чьей стороне были симпатии местного населения. Бояться лесов в Литве (Беларуси) приходилось как раз русским солдатам, а не французам. В Минской губернии командир отряда русских фуражиров поручик И.Т. Радожицкий столкнулся с нежеланием шляхтича отдавать своё добро. Вот что записал об этом инциденте сам офицер: «Я приказал выдать мне сена, сколько надобно, под квитанцию; в противном случае, сказал, буду брать сам вооруженною рукою, и ежели встречу сопротивление дворовых людей его, то велю привезти пушку…». Такими вот методами русские заготавливали фураж и продовольствие.
10 ноября 1812г., упоминавшийся выше командир 13-го Егерского полка генерал-майор В. Вяземский, находясь на биваке примерно в 100 км от Несвижа, записал в своём дневнике: «...Жители здешние смотрят уже на нас как на иностранцев и неприятелей, в три месяца они уже забыли, что они подданные России».
Виновата в этом была вовсе не французская пропаганда, а недостойное поведение русских солдат и офицеров, которые без зазрения совести мародёрствовали в захваченных городах и местечках, и бессовестно забирали последнее, остававшееся у населения края продовольствие. В одном послевоенном докладе, адресованном на имя Минского губернатора, мы читаем: «Проходя около Девошицкого староства Борисовского повета в немалом количестве, российская армия, а потом корпус г-на генерала от кавалерии Кологривова, все остатки хлеба и скота частью под квитанции, а большей без оных позабирали, и лошадей, сколько кто мог из последков достать позагоняли и, таким образом, крестьяне лишились всех способов к поддержанию себя».
Белорусы и поляки платили русским той же монетой. Когда французский маршал Удино стремительной контратакой выбил из Борисова русские войска обратно на правый берег Березины, русский адмирал Чичагов записал в своём дневнике: «…мы удержали за собой мостовое укрепление (плацдарм). Спереди я ожидал Наполеона, с тыла опасался нападения Шварценберга. Жители до того были к нам враждебны, что бросались грабить мои экипажи, которые я поставил сзади в лесу, для защиты от выстрелов…».
Даже знаменитый гусар Денис Давыдов, «пострадал» в наших краях. Вот что он записал в своём дневнике: «В сей ночи [3 декабря] полковник князь Кудашёв, проездом к Чичагову, пробыл у меня два часа, взял Мишо и отправился далее с прикрытием одного из моих урядников и двух казаков, из коих один только возвратился, прочие два были убиты поселянами. Это было лучшее доказательство истинного рубежа России с Польшей и намек в умножении осторожности».
О чём ещё обычно умалчивают российские историки? О постыдных фактах торговли людьми, имевших место в русской армии. Чаще всего работорговлей промышляли казаки. Участь, которая была уготована многим пленным французам, была незавидной. Некоторые предприимчивые казаки делали «бизнес» на живом товаре. «Шаромыжники» — так они называли пленных французов (от франц. — cher ami — милый друг) — охотно раскупались русскими помещиками, которые превращали солдат в крепостных или бесплатных гувернёров.
В отступающих французских обозах были и гражданские лица с детьми. Голодные, оборванные дети блуждали по окрестностям, вымаливая кусок хлеба. Сердобольные литовские крестьяне, мещане и шляхтичи, видя страдания измученных, оголодавших и замерзающих детей, делились с ними последним куском. Казаки их отлавливали и превращали в предмет торговли. Справедливости ради замечу, что грешили этим и некоторые бессовестные местные жители. Особенно котировались девочки-подростки. Если верить Е.Тышкевичу, то: «...борисовчане продавали по 10 злотых, временами и дешевле, а меньших деток сбывали за бесценок. Те, кого продавали, обращались в служанок, горничных, и т. д.». «Иные… остались… переняли обычаи нашего края, выросли и повыходили замуж за достойнейших людей из среднего класса…».
Указом царя от августа 1814 года военнопленным разрешили вернуться на родину. Но не все могли это сделать по независящим от них обстоятельствам. Дело в том, что для «путешествия» через всю Европу нужны были деньги, а их то у пленных как раз и не было. К тому же до французов доходили слухи, что на немецких землях неспокойно, что немцы грабят и убивают бывших солдат Великой армии. Безопаснее было возвращаться домой морем, но для этого тоже были нужны средства. Например, партия из 2000 офицеров-дворян, которым родственники из Франции прислали деньги, уплыли на кораблях из Рижского порта. Для тех же, кто не имел возможности (средств) вернуться во Францию, циркуляром МВД России разрешалось принести письменную присягу «на временное или вечное подданство России». Поэтому тысячи солдат и офицеров армии Наполеона остались на чужбине навсегда. Кто-то по своей воле, а другие в силу сложившихся обстоятельств.
О событиях 200-летней давности сохранились кое-какие воспоминания и в нашей семье. В пору моего детства, в 60-е годы прошлого века у нас в доме, в Поставском районе, жила тётя моей бабушки - Петронэля. Была она очень старая, но сохранила хорошую память, любила вспоминать своё детство и молодость. Как-то Петронэля поведала, что её дед рассказывал ей «о французах». Якобы во время отступления обессилевшие и больные солдаты падали прямо на дорогу. Местные жители их разбирали по своим избам, и как могли, лечили и кормили. Многие французы умерли, но были и выжившие. Петронэля говорила, что у французов были «золотые руки», якобы они научили местных жителей разным ремёслам, а для маленьких детей искусно вырезали из дерева различные игрушки. Ещё она рассказывала, что французы были очень высокого роста. Якобы «местные мужики на них смотрели снизу вверх». Может быть, это были гвардейцы, куда, как известно, набирали высоких и крепких мужчин?
На фоне тягот военного времени, отношение сельских жителей постепенно стало меняться и к французам. Набеги оголодавших солдат приводили к стычкам с крестьянами, не желавшими расставаться со своим добром. Хотя и здесь историки не обошлись без искажения фактов. Грабили, по единодушным отзывам литвинов и поляков, в основном баварцы, пруссаки, рейнские немцы, хорваты (из итальянского корпуса вице-короля Евгения Богарнэ). Французские и польские части, а особенно императорская гвардия, в грабежах практически не замечены (за редкими исключениями).
Как относились подвергшиеся «реквизициям» крестьяне к «французам» и русским, красноречиво свидетельствует анекдот той поры: Спрашивает Наполеон у местной крестьянки: - Скажи, кому ты желаешь победы в этой войне, нам или русским? Женщина ему отвечает: - Желаю, чтобы вы загнали москалей так далеко, чтобы оттуда никогда не вернулись ни они, ни вы.
Что же касается жителей городов и местечек ВКЛ, то их симпатии по-прежнему, до самого конца войны, были на стороне Франции. После приближения русской армии к Минску, «смятение населения города было ужасно. Поляки и сам Брониковский бежали, не успев захватить ни ценного имущества, ни даже необходимых вещей». Минск опустел. Покинув город, жители поступили совершенно правильно, потому что понимали, с кем имеют дело и чего можно ожидать от русской армии. Автор упоминавшейся выше книги «Минск: исторический очерк», пишет, что русские хотели отомстить минчанам, но так как никого не нашли, то выместили злобу на самом городе. Разграбили в пустом Минске все казённые учреждения, католические и униатские монастыри, разорили мародёрством магазины и жилые дома. Автор сообщает, что всего убытки от войны для Минска составили 254 тысячи рублей, а за два дня погрома, учиненного русской армией в совершенном пустом городе: «русскими войсками нанесено было убытков в 118 тысяч рублей».
Из школьных учебников мы также знаем, что Кутузов из Тарутина вывел новую армию, численность которой составляла около 100 тысяч солдат и офицеров. Но в декабре месяце из этой почти стотысячной армии в Вильно вступило немногим более 27. 000. Наполеон вышел из Москвы примерно с такой же по численности армией, приведя в Вильно 30 тысяч человек. Куда же делись по 70.000 солдат в каждой из воюющих сторон, если с ноября месяца активных боевых действий не велось? Российские историки нам говорят, что французы десятками тысяч погибали от мороза и от голода, а так же от нападений партизан. А вот о причинах таких же потерь собственной армии, они предпочитают молчать. А всё дело в том, что в ноябре месяце бушевала эпидемия, которая и стала главной причиной столь больших потерь, как у французов, так и у русских. Эта же эпидемия унесла жизни десятков тысяч мирных жителей. Вот почему население некоторых деревень и местечек бывшего ВКЛ, уменьшилось в 1812г. на 25%. Российские же историки пытаются подать большие потери мирного населения Литвы (Беларуси) таким образом, что будто бы люди стали жертвой военных действий, то есть были убиты французами.
На самом же деле убыль мирного населения в 1812 году, как я уже сказал, это результат не столько военных действий (хотя и это имело место), сколько эпидемий и голода, спровоцированного, в том числе, тактикой выжженной земли, применявшейся русскими. Ну и, нельзя забывать, что часть жителей, спасаясь от приближавшейся русской армии, бежала, вместе с французами, на запад.
Взятие союзниками Парижа наши предки воспринимали как собственное поражение и горе. Фёдор Глинка, адъютант российского генерала Михаила Милорадовича, находясь в Вильне, так описал это событие: «Париж взят! Весть сия распространяется в городе. Русские в восторге, поляки — смотрят сентябрём!... Эта весть укусила их за сердце. Площадь, где гуляют, вдруг опустела; все присмирели в домах».
Ещё весь 1813 год на территории современных Белоруссии и Литвы свирепствовали эпидемии неизвестных болезней, уносившие тысячи человеческих жизней. Министр полиции Балашов докладывал царю, что за весну-лето только по главной военной дороге от Москвы до Вильни было закопано 430 тысяч человеческих трупов и 380 тысяч трупов лошадей. В окрестностях Лепеля, где не было ни одного боя, было погребено 3,5 тысячи трупов людей. Они разлагались, отравили реки и озёра. Вспыхнула эпидемия. Тогда её называли «гнилая горячка».
После войны некоторые российские деятели, например фельдмаршал Кутузов, предлагали царю, чтобы он конфисковал все имения у польской и белорусской шляхты и раздал их генералам и офицерам царской армии в награду "за пролитую кровь". Но Александр не решился пойти на такие крайние меры. После личной просьбы Тадэуша Костюшко, пользовавшегося огромным авторитетом у мировых лидеров того времени, царь, как уже говорилось выше, сначала в декабре 1812-го, а заем в конце 1814 года издал указы о полном и безусловном прощении всех, кто сотрудничал с Наполеоном.
Таким образом, война 1812 года для жителей ВКЛ не была, да и не могла быть «отечественной». Скорее, её можно назвать национально-освободительной войной, поскольку поляки и литвины с оружием в руках, и при помощи Франции, попытались вернуть себе достоинство и свободу, которых их лишила в конце XVIII века Россия. Для наших предков эта война имела и некоторые признаки гражданской, так как и в русской, и во французской армиях было много выходцев из бывшего ВКЛ. Если во французских частях служили в основном добровольцы, то в русскую армию рекрутировали насильственно (около 220 тысяч человек). Полякам и литвинам (белорусам) пришлось воевать за чужого царя и за чужие интересы, против своих братьев, служивших во французской армии.
- Статья впервые была опубликована в моём блоге на сайте Westki. info 8.06.2012 г.
 |
| Поставчанин Константин Тызенгауз, командир 19-го Литовского Пехотного Полка. На его груди видна высшая награда Франции, Орден Почётного Легиона. |
Комментариев нет:
Отправить комментарий